Егудин
Валерий Григорьевич

Валерий Егудин более 35 лет выходил на сцену новосибирского Оперного театра и около 10 лет руководил им. С именем этого выдающегося певца связана целая эпоха в развитии театра. Валерий Егудин — выдающийся драматический тенор, блистательный артист, наделенный уникальным природным даром и редкой актерской интуицией. Он начинал свою исполнительскую карьеру, будучи студентом второго курса консерватории (класс профессора А. П. Здановича). Уже через пару лет Егудин, благодаря поверившему в талантливого студента режиссеру Эмилю Пасынкову, исполнил партию Германа в «Пиковой даме» Чайковского.

Оказывается, на бумаге воспоминания совсем не такие, как в голове. Почему-то всплывает в памяти пыльная дорога, кювет и я, сидящий на краю кювета и смотрящий на бесконечный поток идущих людей, машин, едущих куда-то… Тогда я думал, что на базар: другой ассоциации не возникало у меня при виде такого множества народа. Ещё всплывает в памяти крик матери: «Война». Она роняет из рук тряпку и бежит в сад сообщить родственникам страшную весть, только что услышанную по радио. Я не могу вспомнить, когда я запел в первый раз, но помню, что пел я часто, настолько часто, насколько меня просили взрослые. Я пел, стоя на стуле или табурете, о ночи, которая легла между нами, о руке на погоне, о синем платочке. Взрослые плакали, а мне нравился процесс. В детском садике я участвовал во всех праздниках и пел про трёх танкистов, про вернувшегося с фронта солдата, про всяких мишек и зайчиков. Несмотря на то, что мы жили вдвоём с матерью, я не ощущал тягот войны. Каждый день я получал пол-литра молока, в доме всегда был хлеб. За печкой стоял мешок с мукой, я пил рыбий жир, макал в него хлеб, и было вкусно. На этом жиру готовились драники, пирожки, правда, при этом запах оставлял желать лучшего. Мой переезд к тётке в Котовск научил меня быть взрослым. Мне было 13 лет. Жили они трудно, её муж работал шофёром. Тётка приторговывала на базаре, скоро я без смущения предлагал на рынке лучшие яблоки, виноград. Ходил на железнодорожную станцию собирать уголь, рассыпанный из вагонов при разгрузке или оставшийся не сгоревшим после чистки топки паровоза, мне это даже понравилось. Таких, как я, было много. Я продолжал учиться в школе в 5-м классе, но алгебра, геометрия оказались для меня за семью печатями. Я работал на станках, старался, и вскоре мне стали доверять простую разметку, сборку. Делали мы окна, двери и т. д. Я получал 180 рублей в месяц, они имели свойство быстро кончаться. Иногда меня подкармливал комендант общежития. В столярке меня стали мучить головные боли, мне было трудно нагибаться, и я пошёл к врачу за таблетками. Оказалось, что болезнь называется дистрофией, необходимо было просто лучше питаться. Профсоюз выделил 50 рублей, понятно, что надолго мне их не хватило. Меня надоумили перейти работать в бригаду плотников. Вскоре я работал в бригаде Шумакова Ивана Ивановича. Я зажил богаче. Мы ремонтировали жильё. Старый лес вязали в охапки (это называлось «шабашкой») и продавали в соседние дворы. Дрова нужны были почти всем, и наш бизнес процветал. После удачно проведённых торгов бригада ходила в ресторан. Мне — мороженое, конфеты, а вот алкогольных напитков мне не давали, да я их и не хотел. Я купил выходной гардероб. Голова перестала болеть. В общем, жизнь наладилась. В шестнадцать лет я получил паспорт и стал собирать деньги на обратную дорогу. Мать была в ужасе, узнав, что я не учился все эти годы. Срочно пошёл в вечернюю школу пополнять пробел в знаниях. Алгебру и геометрию вёл прекрасный педагог, и эти предметы стали интересными и понимаемыми. Моя мечта была поступить в речное училище, но мать встала стеной на моём пути к воде. Пришлось поступить в Красноярский учетно-плановый техникум цветной металлургии. Не знаю, как сложилась бы моя творческая жизнь, не поступи я в техникум. Нас послали на сельхозработы. Девчата убирали овёс, вязали снопы, а мы, парни, работали на конных граблях, возили лес из тайги. Нас посылали на две недели, а прошёл месяц. Начались заморозки. Домой не сбежать. Мы знали, что из себя представляет обратный путь. По этой таёжной дороге мы возили лес. Гусеницы трактора полностью погружались в чёрную жижу, эта грязь гуляла и по кабине трактора. На санях сидели люди, и тракторист постоянно следил за санями, боясь их перевернуть. Однажды, когда мы объезжали очередную яму, одна из сломанных берёз пролезла между двигателем и кабиной и медленно двигалась в грудь тракториста. Я, как и все, смотрел назад. Повернув голову вперёд, увидел, что сейчас этот кол войдёт в грудь тракториста. Дико заорав, я схватился за кол двумя руками и отвёл его в сторону. Трактор остановился, кол вышел через заднее окно кабины. Меня трясло, воображение рисовало страшную картину, и счастью не было границ, что я спас человеку жизнь. Я стал героем бригады. Мой рейтинг популярности вырос, когда я, как-то сидя на нарах в большой армейской палатке, где мы жили, тихонько запел с тоски. Пение понравилось всем, особенно девочкам. Вернувшись в техникум, я стал активным участником самодеятельности. Это был 1955 год. С Юрием Зеленским, он был моим коллегой по учёбе, мы выучили по слуху арию Жермона из оперы Дж. Верди «Травиата» и песню Петра из «Наталки Полтавки» Гулака Артемовского. Юрий играл на аккордеоне и знал эти произведения. С этим репертуаром мы вышли на сцену. Не думаю, что это было хорошо, но это стало началом.

Меня тянуло к классической музыке. Я покупал пластинки с записями опер, бросал все дела, если по радио звучала оперная музыка. На сцене я пел романсы, песни, запевал в хоре о земле целинной, о Ленине, партии и т.п. Заканчивал я техникум в городе Абакане, куда техникум перевели в 1956 году. Всемирный фестиваль молодёжи 1957 года, проходивший в Москве, волнами разбежался по Союзу. Такая волна докатилась до Красноярска. Я стал лауреатом этого фестиваля. Примечательно то, что «прилично» мне никто не мог аккомпанировать арию Роберта из оперы П. Чайковского «Иоланта». Выходить на публику с плохим аккомпанементом я не хотел. На одной из репетиций я вижу, как на сцену поднимается человек, мне он показался знакомым. Он садится за фортепьяно.., и я участвую в фестивале. Это был Шварцман, художественный руководитель Красноярской филармонии. Окончив техникум в 1958 году, я получил профессию — техник-плановик. Направлением в Новосибирск я обязан дирекции техникума, здесь недавно открылась консерватория, это и решило мою дальнейшую судьбу. Подъёмные я получил из треста «Новосибирскуголь», куда был направлен на работу. Придя в трест, я прежде всего заявил о своём прибытии и готовности приступить к своим обязанностям. Правда, при этом испросил разрешения попробовать поступить в консерваторию. Разрешение было получено, и я отправился в консерваторию. Она находилась рядом, в двух кварталах от треста, но войти туда вот так сразу я не посмел. Само слово «консерватория» для меня ассоциировалось с чем-то очень умным, талантливым, привилегированным. Ведь я ничего не умел, кроме того, что как-то пел. Правда, в Красноярске я зашёл в музыкальное училище на предмет оценки моих возможностей поступления. Там мне сказали, что в училище мне делать нечего, нужно поступать в консерваторию. Я был окрылён, но моего оптимизма хватило только до дверей консерватории. Поступать я хотел на подготовительное отделение, мне необходимо было спеть два произведения. Пел я арию Жермона из оперы Дж. Верди «Травиата» и песенку Томского из оперы П. И. Чайковского «Пиковая дама». Прослушав мой репертуар, Лева сделал заключение: «У них, то есть в приёмной комиссии, не поступает ни одного такого голоса. Иди срочно сдавай документы, не слушай никого». Я спел ряд небольших партий в «Борисе Годунове», в «Царской невесте» и др. Пожалуй, мой звёздный час начался после премьеры «Клопа» на музыку Лазарева, по Маяковскому, где я спел Олега Баяна. Нас было два исполнителя, но мой партнёр не справился с довольно трудной партией, и я пел один. В этой опере был ряд прекрасных попаданий певцов. Присыпкин — Юрий Саков, босой — Михаил Райцин, прекрасные торговцы на базаре — Иосиф Штрайфель, Степан Вах, Маргарита Аврорская и др. После премьеры «Клопа», на меня стали смотреть как на тенора, способного петь более сложный репертуар. Мне запомнились мои первые гастроли в Москву. Я пел «Васю» в опере Г. Иванова «Алкины песни». Партия несложная, и я, распеваясь перед спектаклем, баловался, пытаясь доказать, что могу петь рядом с нотами. Это было непросто — играть одну ноту, а петь на полтона выше или ниже. Мои коллеги смеялись, мне тоже было весело. Пора на сцену, мой выход, я открываю рот и — о, ужас! Я не могу взять ни одной ноты, связки не подчиняются мне. Меня заменили. Врач, заглянув в горло, обнаружил страшный отёк гортани. Я-то знаю, что перед моим баловством голос звучал хорошо. А впереди спектакль «Война и мир» С. Прокофьева, где я должен петь Пьера Безухова, заменить меня некому. С помощью врачей «Большого театра» мне с трудом удалось привести себя в форму к спектаклю. Я гадал, что могло так «разрушить» мой голос. У меня никогда в жизни ни на что не было аллергии ни до спектакля, ни после. Недаром говорят: «Баловство не доводит до добра». Предстоял ещё один спектакль для «критики». Все немного волновались, всё-таки Москва! Вот и спектакль. Подошла сцена, где я должен объясниться в любви Наташе Ростовой. Я вышел — и начал своё ариозо… После первой фразы я вдруг понял, что забыл все остальные слова.., спектакль шёл без суфлёра, я моментально взмок и начал сочинять. Где слова не укладывались в музыку — я сочинял музыку. Допев до конца музыку Прокофьева и свою импровизацию, на ватных ногах ушёл за кулисы. Сил не было, я сел на что-то, обливаясь холодным потом. Никто в зале не оценил моё творчество, потому что никто его не заметил. Пожалуй, только Арнольд Михайлович, пытавшийся вначале из-за пульта артикуляцией подсказать слова, но вскоре, поняв бесполезность своей затеи, махнул на меня рукой, оценил мой «героический монолог». Совершенствуя себя как певца-актёра в театре, я с моими новыми друзьями, Владимиром Ивановым и Альбином Морозовым, познавал азы «охотничьего» мастерства. У моих друзей был большой опыт путешествий с ружьём и удочкой по сибирским просторам. Своего транспорта у нас не было, обычно мы пользовались услугами железной дороги или автобусами, при этом мечтали о своём транспорте. Несколько позже наши мечты сбылись, но об этом позже. Эти поездки давали мне не только опыт туриста, но главное — знания о театре, его истории, которые я нигде не смог бы услышать или прочитать. Дело в том, что и Морозов, и Иванов выросли в нашем театре. Самородком можно назвать и Альбина Ивановича Морозова. Он начал с подручного в живописно-декорационном цехе и дорос до прекрасного театрального художника, ставшего заслуженным художником и главным в нашем театре. Вот с этими-то людьми и соединил меня театр с первых дней моей работы. Вообще театр держится на театральных людях. Ты можешь быть прекрасным специалистом, но, увы, не театральным человеком. Тому было много примеров в моей театральной жизни. Вспоминая тот театр, в который я вошёл в 58-м году, чувствую что-то безвозвратно утерянное. Понятно, что это молодость, но было и другое. Мы были, прежде всего, менее меркантильными и жестокими в поисках средств выживания, оттого что были уверены в своём будущем. От народного артиста до рабочего, все знали, что на пенсию жить можно, и тебя никто не выгонит из твоей бесплатно «заработанной» квартиры. В театре тех лет был большой творческий коллектив, способный прокормить и защитить своих членов. Наверное, вот эта тоска по коллективу и гложет моё поколение. Ведь у каждого из нас был свой коллектив. Из этих коллективов складывалась наша Страна, которая, как нам казалось, защитит нас в трудную минуту, как мы защищали её. Всё это называлось «чувством патриотизма». --------------------------------- C 1992 по 2001 год — Валерий Григорьевич директор Новосибирского государственного театра оперы и балета. Под его руководством театр достиг значительных творческих успехов, получил категорию «Ведущий театр России», был удостоен престижных премий и наград. Являлся председателем Правления Новосибирского Отделения Союза театральных деятелей России. Активная исполнительская деятельность Валерия Григорьевича, в творческом портфеле которого около 60 оперных партий, органично совмещалась с преподавательским мастерством. Проводил мастер-классы в Академии музыкальных и сценических искусств в Брно, в Высшей школе музыки Гейдельберга-Мангейма (Германия). Ученики В.Г. Егудина сегодня успешно работают в оперных и музыкальных театрах страны и за рубежом, достойно представляя сибирскую оперную школу, для развития которой так много сделал прославленный певец. Валерий Григорьевич Егудин умер 4 декабря 2007 года в Новосибирске. Похоронен на Заельцовском кладбище.