О творчестве
Меня тянуло к классической музыке. Я покупал пластинки с записями опер, бросал все дела, если по радио звучала оперная музыка. На сцене я пел романсы, песни, запевал в хоре о земле целинной, о Ленине, партии и т.п. Заканчивал я техникум в городе Абакане, куда техникум перевели в 1956 году.
Всемирный фестиваль молодёжи 1957 года, проходивший в Москве, волнами разбежался по Союзу. Такая волна докатилась до Красноярска. Я стал лауреатом этого фестиваля. Примечательно то, что «прилично» мне никто не мог аккомпанировать арию Роберта из оперы П. Чайковского «Иоланта». Выходить на публику с плохим аккомпанементом я не хотел. На одной из репетиций я вижу, как на сцену поднимается человек, мне он показался знакомым. Он садится за фортепьяно.., и я участвую в фестивале. Это был Шварцман, художественный руководитель Красноярской филармонии.
Окончив техникум в 1958 году, я получил профессию — техник-плановик. Направлением в Новосибирск я обязан дирекции техникума, здесь недавно открылась консерватория, это и решило мою дальнейшую судьбу.
Подъёмные я получил из треста «Новосибирскуголь», куда был направлен на работу. Придя в трест, я прежде всего заявил о своём прибытии и готовности приступить к своим обязанностям. Правда, при этом испросил разрешения попробовать поступить в консерваторию. Разрешение было получено, и я отправился в консерваторию. Она находилась рядом, в двух кварталах от треста, но войти туда вот так сразу я не посмел. Само слово «консерватория» для меня ассоциировалось с чем-то очень умным, талантливым, привилегированным. Ведь я ничего не умел, кроме того, что как-то пел. Правда, в Красноярске я зашёл в музыкальное училище на предмет оценки моих возможностей поступления. Там мне сказали, что в училище мне делать нечего, нужно поступать в консерваторию. Я был окрылён, но моего оптимизма хватило только до дверей консерватории.
Поступать я хотел на подготовительное отделение, мне необходимо было спеть два произведения. Пел я арию Жермона из оперы Дж. Верди «Травиата» и песенку Томского из оперы П. И. Чайковского «Пиковая дама». Прослушав мой репертуар, Лева сделал заключение: «У них, то есть в приёмной комиссии, не поступает ни одного такого голоса. Иди срочно сдавай документы, не слушай никого».
Я спел ряд небольших партий в «Борисе Годунове», в «Царской невесте» и др. Пожалуй, мой звёздный час начался после премьеры «Клопа» на музыку Лазарева, по Маяковскому, где я спел Олега Баяна. Нас было два исполнителя, но мой партнёр не справился с довольно трудной партией, и я пел один. В этой опере был ряд прекрасных попаданий певцов. Присыпкин — Юрий Саков, босой — Михаил Райцин, прекрасные торговцы на базаре — Иосиф Штрайфель, Степан Вах, Маргарита Аврорская и др.
После премьеры «Клопа», на меня стали смотреть как на тенора, способного петь более сложный репертуар.
Мне запомнились мои первые гастроли в Москву. Я пел «Васю» в опере Г. Иванова «Алкины песни». Партия несложная, и я, распеваясь перед спектаклем, баловался, пытаясь доказать, что могу петь рядом с нотами. Это было непросто — играть одну ноту, а петь на полтона выше или ниже. Мои коллеги смеялись, мне тоже было весело. Пора на сцену, мой выход, я открываю рот и — о, ужас! Я не могу взять ни одной ноты, связки не подчиняются мне. Меня заменили. Врач, заглянув в горло, обнаружил страшный отёк гортани. Я-то знаю, что перед моим баловством голос звучал хорошо. А впереди спектакль «Война и мир» С. Прокофьева, где я должен петь Пьера Безухова, заменить меня некому. С помощью врачей «Большого театра» мне с трудом удалось привести себя в форму к спектаклю. Я гадал, что могло так «разрушить» мой голос. У меня никогда в жизни ни на что не было аллергии ни до спектакля, ни после. Недаром говорят: «Баловство не доводит до добра». Предстоял ещё один спектакль для «критики». Все немного волновались, всё-таки Москва! Вот и спектакль. Подошла сцена, где я должен объясниться в любви Наташе Ростовой. Я вышел — и начал своё ариозо… После первой фразы я вдруг понял, что забыл все остальные слова.., спектакль шёл без суфлёра, я моментально взмок и начал сочинять. Где слова не укладывались в музыку — я сочинял музыку. Допев до конца музыку Прокофьева и свою импровизацию, на ватных ногах ушёл за кулисы. Сил не было, я сел на что-то, обливаясь холодным потом. Никто в зале не оценил моё творчество, потому что никто его не заметил. Пожалуй, только Арнольд Михайлович, пытавшийся вначале из-за пульта артикуляцией подсказать слова, но вскоре, поняв бесполезность своей затеи, махнул на меня рукой, оценил мой «героический монолог».
Совершенствуя себя как певца-актёра в театре, я с моими новыми друзьями, Владимиром Ивановым и Альбином Морозовым, познавал азы «охотничьего» мастерства. У моих друзей был большой опыт путешествий с ружьём и удочкой по сибирским просторам. Своего транспорта у нас не было, обычно мы пользовались услугами железной дороги или автобусами, при этом мечтали о своём транспорте. Несколько позже наши мечты сбылись, но об этом позже. Эти поездки давали мне не только опыт туриста, но главное — знания о театре, его истории, которые я нигде не смог бы услышать или прочитать. Дело в том, что и Морозов, и Иванов выросли в нашем театре.
Самородком можно назвать и Альбина Ивановича Морозова. Он начал с подручного в живописно-декорационном цехе и дорос до прекрасного театрального художника, ставшего заслуженным художником и главным в нашем театре.
Вот с этими-то людьми и соединил меня театр с первых дней моей работы.
Вообще театр держится на театральных людях. Ты можешь быть прекрасным специалистом, но, увы, не театральным человеком. Тому было много примеров в моей театральной жизни. Вспоминая тот театр, в который я вошёл в 58-м году, чувствую что-то безвозвратно утерянное. Понятно, что это молодость, но было и другое. Мы были, прежде всего, менее меркантильными и жестокими в поисках средств выживания, оттого что были уверены в своём будущем. От народного артиста до рабочего, все знали, что на пенсию жить можно, и тебя никто не выгонит из твоей бесплатно «заработанной» квартиры.
В театре тех лет был большой творческий коллектив, способный прокормить и защитить своих членов. Наверное, вот эта тоска по коллективу и гложет моё поколение. Ведь у каждого из нас был свой коллектив. Из этих коллективов складывалась наша Страна, которая, как нам казалось, защитит нас в трудную минуту, как мы защищали её. Всё это называлось «чувством патриотизма».
---------------------------------
C 1992 по 2001 год — Валерий Григорьевич директор Новосибирского государственного театра оперы и балета. Под его руководством театр достиг значительных творческих успехов, получил категорию «Ведущий театр России», был удостоен престижных премий и наград. Являлся председателем Правления Новосибирского Отделения Союза театральных деятелей России.
Активная исполнительская деятельность Валерия Григорьевича, в творческом портфеле которого около 60 оперных партий, органично совмещалась с преподавательским мастерством. Проводил мастер-классы в Академии музыкальных и сценических искусств в Брно, в Высшей школе музыки Гейдельберга-Мангейма (Германия).
Ученики В.Г. Егудина сегодня успешно работают в оперных и музыкальных театрах страны и за рубежом, достойно представляя сибирскую оперную школу, для развития которой так много сделал прославленный певец.
Валерий Григорьевич Егудин умер 4 декабря 2007 года в Новосибирске. Похоронен на Заельцовском кладбище.